– Ты очень любишь ее, а?

– А что, так заметно?

Она нежно улыбнулась:

– Только мне. Она гораздо старше тебя...

– На пять лет.

– Что ж, она будет твоей. Ты же весь в отца. Он мог завоевать сердце любой женщины.

Джек чувствовал смущение, говоря об Алине, но ему очень хотелось побольше узнать о своем отце, однако, к его великой досаде, в этот момент подошел Том и, подсев к ним, произнес:

– Я тут потолковал о Джеке с приором Филипом. – Том старался казаться спокойным, но в его голосе Джек уловил волнение и почувствовал приближение беды. – Филип говорит, малый должен учиться.

– И так уже ученый! – возмутилась мать. – Умеет читать и писать по-английски и по-французски, знает счет и помнит наизусть целые книги стихов...

– Не надо передергивать, – твердо сказал Том. – Филип вовсе не говорит, что Джек неграмотный. Наоборот. Он считает, что Джек так умен, что ему необходимо продолжать образование.

Эта похвала радости Джеку не доставила. Он разделял недоверие матери к служителям Церкви. Где-то здесь таился подвох.

– Продолжать? – презрительно проговорила Эллен. – Чему еще хочет научить его этот монах? Я скажу тебе. Теологии. Латыни. Риторике. Метафизике. И прочему дерьму собачьему.

– Не отвергай это предложение столь поспешно, – принялся уговаривать Том. – Если Джек согласится, он пойдет в школу, научится быстро писать, выучит латынь, теологию и другие науки, которые ты называешь «дерьмом собачьим», и станет секретарем какого-нибудь графа или епископа, он будет богатым и могущественным человеком. Как говорится, не все господа господские дети.

Глаза Эллен зловеще прищурились.

– Предложение Филипа, говоришь? А что, собственно, он предлагает?

– Чтобы Джек стал монахом...

– Только через мои труп! – вскочив на ноги, закричала Эллен. – Эта проклятая Церковь не получит моего сына! Эти лживые, лукавые попы уже отняли у меня его отца, но его они не отнимут! Клянусь всеми богами, я, скорее, прирежу Филипа.

Том не раз уже видел, как буйствует Эллен, так что ее поведение произвело на него не слишком большое впечатление.

– Что за дьявол вселился в тебя, женщина? – спокойно сказал он. – Мальчику представилась великолепная возможность.

Джека же больше всего заинтриговали слова «эти лживые, лукавые попы уже отняли у меня его отца». Что она имела в виду? Он хотел спросить ее, но сейчас было не до этого.

– Он не станет монахом! – визжала Эллен.

– Если он не хочет становиться монахом, никто его не заставляет.

– Этот хитрый приор умеет добиваться своего, – мрачно проговорила она.

Том повернулся к Джеку:

– Пора и тебе, парень, что-то сказать. Сам-то ты кем хочешь стать?

Об этом важном вопросе Джек прежде не задумывался, но ответ вырвался у него молниеносно, словно он давным-давно уже все решил.

– Я хочу стать старшим строителем, как ты, – заявил он, – и построить самый красивый собор на свете.

Красный диск солнца скрылся за горизонтом, и наступила ночь. Пришло время заключительного обряда праздника Середины Лета – загадывания желаний. Джек держал наготове деревяшку и огарок свечи. Он взглянул на Тома и Эллен. Оба они как-то растерянно смотрели на него: их поразило, с какой решимостью Джек сделал свой жизненный выбор. Что же, ничего удивительного: он и сам был поражен.

Видя, что им больше нечего сказать, Джек вскочил и побежал через луг в сторону костров. Он запалил хворостинку, слегка оплавил основание свечи и прикрепил ее к деревяшке, а затем зажег фитиль.

Совсем рядом с ним стояла Алина. Контуры ее лица окрашивались красными отблесками костра; казалось, она глубоко задумалась.

– Что ты загадаешь, Алина? – неожиданно для себя спросил ее Джек.

Она ответила ему, не раздумывая и не колеблясь:

– Чтобы настал мир, – и, бросив на него тревожный взгляд, отвернулась.

Джек подумал, что он, наверное, сошел с ума, полюбив ее.

Алина действительно хорошо относилась к нему – они стали друзьями, – но сама мысль о том, что они могут лежать нагими и целовать друг друга в жаркие уста, казалась ей столь же невероятной, сколь сладостной и желанной она была для Джека.

Когда все были готовы, одни зашли на мелководье, а другие опустились на колени на берегу реки. Держа в руках свои дрожащие огоньки, жители Кингсбриджа загадывали желания. Джек крепко зажмурил глаза и увидел Алину. Лежа на кровати, обнаженная, она протягивала к нему руки и шептала: «Люби меня, муж мой». Затем все осторожно опустили свои кораблики на воду. Если свечка погаснет или потонет кораблик, значит, не сбудется желание. Как только суденышко Джека чуть-чуть отплыло, оно растворилось в темноте, и видимым осталось лишь тусклое пламя свечи. Какое-то время он пристально всматривался ему вслед, но затем потерял из виду среди сотен других качающихся на поверхности воды, пляшущих огоньков – этих мерцающих желаний, уплывавших все дальше и дальше и исчезавших за поворотом реки.

III

Все лето Джек рассказывал Алине истории.

Они встречались – сначала время от времени, а потом регулярно – по воскресеньям на полянке возле маленького водопада. Он поведал ей о Карле Великом и его рыцарях, об Уильяме Оранском и загадочных сарацинах. Рассказывая эти истории, Джек полностью погружался в их содержание, и Алина любила наблюдать, как меняется выражение его юного лица. Он возмущался несправедливостью, приходил в отчаяние от коварства, восхищался доблестью рыцарей и до слез расстраивался, когда герои умирали. Его эмоции были настолько заразительными, что Алина тоже начинала переживать вместе с ним. Некоторые из поэм невозможно было пересказать за один вечер, и, когда Джек откладывал продолжение повествования до следующего раза, он всегда обрывал свой рассказ на самом интересном месте, и всю следующую неделю Алина мучилась в догадках, что же случилось дальше.

Об этих встречах, сама не зная почему, она никогда никому не рассказывала. Может быть, так было потому, что другие все равно не смогли бы понять того очарования, которое таилось в балладах. Какой бы ни была истинная причина, она просто делала вид, что отправляется на свою обычную воскресную прогулку, и, не договариваясь с ней, Джек поступал так же, а потом стало ясно, что никому уже нельзя объяснить цель их свиданий, не признавшись в чем-то постыдном, так что, как-то само собой, их встречи стали тайными.

В одно из таких воскресений Алина – ну просто для разнообразия – читала Джеку «Роман об Александре». В отличие от его баллад о дворцовых интригах, завоеваниях чужих земель и сражениях поэма Алины была о волшебной любви. Джеку эта тема показалась настолько интересной, что в следующее воскресенье он уже читал Алине новую историю, которую сам же и сочинил.

Стоял жаркий день конца августа. Алина была одета в легкое полотняное платье, на ногах – сандалии. В притихшем лесу слышалось лишь, как журчат струи крошечного водопада, да то громче, то тише звучит голос Джека. Его история начиналась как обычно: с описания храброго рыцаря, большого и сильного, непобедимого в битвах и вооруженного волшебным мечом, которому было приказано совершить подвиг – отправиться в далекую восточную страну и привезти оттуда виноградную лозу, на которой вместо ягод росли рубины. Но вскоре повествование повернуло в совершенно неожиданное русло. Рыцаря все-таки убили, и в центре внимания оказался его сквайр, смелый, но бедный семнадцатилетний юноша, который был безнадежно влюблен в дочь короля, прекрасную принцессу. Сквайр поклялся, что выполнит данное его господину поручение, хотя и был он очень молод и неопытен и имел лишь пегую лошадку да лук.

Вместо того чтобы направо и налево крушить врагов своим волшебным мечом, как это обычно делали герои подобных историй, сквайр отчаянно дрался и, будучи на волосок от смерти, лишь чудом избегал ее. В отличие от бесстрашных рыцарей Карла Великого он часто испытывал ужас перед своими противниками, но преодолевал себя и твердо шел к намеченной цели. Однако цель эта казалась такой же безнадежной, как и его любовь.